История костей. Мемуары - John Lurie
Моя мама взлетает по лестнице, но прежде чем она успевает что-то сказать, я пробегаю мимо нее, спускаюсь по лестнице и выхожу из дома. Я не прощаюсь с бридж-клубом, я слишком сильно смеюсь.
Я снова оказываюсь у Марка. Моя гитара лежит на дорожке, где я ее оставил. Я кладу ее в чехол. Я стучусь в дверь Марка, но отвечает его мать. Марка там нет.
"Могу я воспользоваться ванной?"
"Конечно".
Я захожу в ванную и снова начинаю смотреться в зеркало. На этот раз все не так весело. На самом деле, часть моей кожи отслаивается от лица. Это пугает. Я пытаюсь посрать, но мышцы моего живота не поддаются контролю. Возникает странное ощущение электрической тряски, и я думаю, что мне нужно двигать кишечником, но не могу понять, как это сделать.
Я снова начинаю смотреться в зеркало. Теперь это немного веселее. Надеюсь, мое лицо не начнет снова шелушиться. Так-то лучше. Я снова начинаю ухмыляться.
Внезапно меня осеняет, что я просидела в ванной два или три часа, а может, и больше. Я не могу выйти, я не выдержу встречи с матерью Марка. К тому же сейчас, кажется, около восьми вечера, его отец уже должен быть дома. Я останусь в ванной, пока они не уснут, а потом тайком выберусь из дома.
Это бессмысленно. Нет, я должен выйти, как бы страшно мне ни было. Поэтому я набираюсь смелости и выхожу. По лицу матери Марка я не чувствую ничего, что могло бы навести на мысль о том, что здесь что-то не так. Может, я пробыла там всего десять минут? Все в порядке. Я прощаюсь и ухожу.
Позже вечером я столкнулся с Марком в центре города, в нескольких милях от его дома. Такое всегда случается, когда ты под кайфом: Вы кайфуете с кем-то и, неизбежно, разделяетесь. Все расходятся в разные стороны, но каким-то чудом какая-то сила снова собирает вас вместе.
Мы некоторое время гуляем по городу. У Марка очень странные глаза, и он постоянно носит солнцезащитные очки, потому что свет вредит им. Я вижу его странные глаза за темными линзами, и они меня настораживают. Психика Марка всегда казалась мне гранитной - его ничто не беспокоило, - но теперь в его глазах затаилось что-то злое.
Мы останавливаемся посреди улицы, и я смотрю на него.
"Марк, ты меня пугаешь".
"Ты меня тоже пугаешь, Джон".
Я его пугаю? Я поражена. Я чувствую себя такой дезориентированной; не может быть, чтобы у меня хватило сил кого-то напугать, особенно Марка.
"О, хорошо. Может, нам стоит разделиться".
Затем между нами происходит очень приятный момент, который остался невысказанным.
"Хорошо, увидимся позже".
Мы идем в разные стороны. Я захожу в квартиру Ларри Престона и говорю ему, что спотыкаюсь.
В соседнем здании проходит вечеринка, я хочу туда пойти?
"Не думаю, что смогу".
Ларри оставляет меня одну у себя дома. В соседней комнате у кого-то эпилептический припадок. Я слышу крики.
"Возьми ложку! Возьми ложку!"
Приезжает полиция; красный свет из верхней части машины обводит стены в квартире Ларри. Я сползаю на пол.
Ларри возвращается и начинает играть на гитаре флейту. Хроматические переходы. То, что он играл, или то, что я думал, что он играл, навсегда повлияло на мою собственную музыку. С его пальцев срывались цвета.
-
Я сидел в школьном кафетерии и ждал, когда мне предстоит сдавать экзамены в колледж. Джоди Куин спросила меня: "Джон Лури, ты действительно собираешься поступать в колледж?" Это не было оскорблением, так как я был школьным бунтарем; на самом деле она была удивлена тем, что я делаю что-то настолько обыденное. Мне и в голову не приходило, что я не обязана идти в колледж. Меня никто не заставлял туда идти. Поэтому, придя на экзамен, я ответил на несколько вопросов, а потом нарисовал козу или курицу над квадратиками, куда нужно было вписать ответы. Змеи преследовали фараонов и гигантские пенисы. Когда пришли результаты, я все еще получил 500 баллов по устному и математическому экзаменам.
После теста я прогулялся по центру города. Весь центр города строился, и в маленьком парке за мэрией был навален тридцатифутовый холм грязи. Я незаметно забрался на вершину и уселся там. Я смотрел, как люди суетятся вокруг, занимаясь своими делами. Все это казалось таким тщетным. Пусто. Серым. Я не думал о своем отце, но чувствовал его потерю. Я оставался там, пока не стемнело.
Потом я заболел.
2. Когда меня арестовали в первый раз, я был пьян
врачи не могли понять, что со мной не так. Я потерял весь вес, который набрал для игры в футбол, и со 180 до 135 фунтов. Меня положили в больницу. Меня рвало желчью. То, что этот светящийся зеленый цвет может существовать в природе, казалось неправильным. Как будто такой нелепо выглядящий пластиковый цвет должен быть создан человеком.
Ко мне в палату зашла очень симпатичная медсестра и спросила, не хочу ли я сделать массаж. Я застеснялся, сказал "нет", а потом несколько дней жалел об этом и надеялся, что она еще придет.
У меня в комнате был маленький проигрыватель, и люди приносили мне пластинки с блюзом. Даже сейчас, когда я слышу запись Джеймса Коттона, меня охватывает смутное, тошнотворное воспоминание о той болезни.
Меня выписали из больницы, но я был не в себе. Если я не поступлю в колледж, то, похоже, мне придется отправиться во Вьетнам. Но это была лишь малая часть того, что меня действительно беспокоило.
Я начал гулять по ночам. В Вустере нечего было делать после одиннадцати вечера. Все закрывалось, и я шел гулять. Я просто гулял. Я ходил по пустынным улицам. Я смотрел на свои ноги и шел. Если я ходил в школу, я не спал всю ночь и уходил утром.
Мне было так одиноко, что я стоял на углах в два часа ночи, надеясь, что кто-нибудь остановит машину и заговорит со мной.
Мне нравилась тишина ночи. Я думал, что смогу увидеть ответы, которые не смог найти днем. Мой разум постоянно терзали муки: Почему я здесь? Кто займется со мной сексом? Что имеет смысл делать? Имеет ли смысл вообще что-либо делать? Имеет
